Осаждённой москва Малабарский не очень-то фронт
до поры досаждал: откупалась пенькой, крепостными
с юной вульвой, гудроном, который стрелецкий бомонд
называл «наша Wrigley’s», при хане Батые — сашими,
при Мамае — сашими, сашими же брал Тохтамыш.
До поры, до поры, пусть пора и тянулась эоны,
исхитрялась москва отбивною не стать из-за грыж,
бледной немочи в белых билетах. Но вот почтальоны…
почтальоны — собаки, когда б не они, у москва
было б всё в шоколадке «Алёнка»… но вдруг почтальоны
застучались в дома кругóм Красной, повесткой едва
помахав, похоронкой махали, ни побатальонно,
ни поротно на юную вульву в меду не ведясь.
С тех веков повелось у москва почтальонов на мыло
подбирать и сдавать. Почтальоны не падают в грязь:
отстрелявшийся — наш. И москва снова трупов намыла.
до поры досаждал: откупалась пенькой, крепостными
с юной вульвой, гудроном, который стрелецкий бомонд
называл «наша Wrigley’s», при хане Батые — сашими,
при Мамае — сашими, сашими же брал Тохтамыш.
До поры, до поры, пусть пора и тянулась эоны,
исхитрялась москва отбивною не стать из-за грыж,
бледной немочи в белых билетах. Но вот почтальоны…
почтальоны — собаки, когда б не они, у москва
было б всё в шоколадке «Алёнка»… но вдруг почтальоны
застучались в дома кругóм Красной, повесткой едва
помахав, похоронкой махали, ни побатальонно,
ни поротно на юную вульву в меду не ведясь.
С тех веков повелось у москва почтальонов на мыло
подбирать и сдавать. Почтальоны не падают в грязь:
отстрелявшийся — наш. И москва снова трупов намыла.