У каждого грибника есть своя долговременная огневая точка. В доте есть узкая и короткая кровать с панцирной сеткой. Детсадов теперь нет, а разборные кровати — вот они. Под кроватью есть музейные тапочки. Музеи кончились, а тапочки нет. В тапочках есть тепло ног последнего вглядывателя в «Зеленя́». Вглядыватель (это точно, не слухи) пытался оторвать от «Зеленей» часть поля, хотя бы борозду, но прилетела ракета; тепло его ног в рукодельных турецких кроссовках «Асикс», передавшееся тапочкам, согреет всех грибников, которые остановятся в этом доте.
Многоаршинный бетон пола выкрашен жёлтым. Жёлтый не пугает — настораживает: «место для кровати», «место для тапочек», «для кресел для внезапного отдыха» (синемá теперь нет, и целый ряд неразъёмных кресел в деле), «пространство для русской печки». Трубы, впрочем, нет — дым демаскирует, а дрова ещё растут, так что или, нарубив, угорай, или мёрзни. «Место для шуб» тоже есть: дам теперь нет, а шуб хоть обогрейся, свалены щедрой рукой в положенном чертежом месте. Чернобурка самая милая сердцу.
Фронтовое радио «Хорошо теперь» передаёт песню «Валенки» (других пластинок у радио нет — все отданы дотам). На полу на надписи «обувь, бесплатно», по проекту, всегда должны стоять подшитые валенки с галошами. В этом доте их нет, только ряды вьетнамок и высокодамских туфель-шпилек.
Если грибник баба (что бы это теперь ни значило), на полу есть надпись «мужик». Если грибник мужик (обычно с бородой, морду не пудрит) — положено напоминание «баба», о котором часто забывают, но тут оно есть. Вот почему к грибнику иногда заглядывает грибник баба, которая, постояв на своём месте время, потом целый час сидит верхом на грибнике, а тот только постанывает на своей кроватке из ясельной группы. В такие моменты громкоговоритель, которым обеспечен каждый дот, озадаченно спрашивает: «От внезапной острой боли или от страсти (что бы это теперь ни значило)? Если от боли — промолчите, и мы пришлём ближайшего к вам грибника на помощь. Если от страсти — кричите: “Да”. Третий вариант ответа будет расценен как внешний шум».
Еды теперь нет, но космическая осталась, и надпись тоже предусмотрена: на «еде» стоит полка с коробкой, в которой лежат три тюбика: один с зубной пастой «Поморин», а два — со свининой на вертеле, но кушаньки нельзя, это — НЗ «На случай ошеломляющего удара противника». Ничего, грибы тоже пища.
Грибы теперь жирные: мясо кончилось, а грибы начались. Когда мицелий проникает в грибника, обоим открываются тайные знания: грибницу выворачивает, — столько горечи нет даже в суглинке, а грибник посвящает всё молниеносное семидневное лето сушке грибов. В начале зимы он непременно выбежит на лыжах на рынок и прикончит всех негрибников, позарившихся на его пахучие грибозаготовки. Другие грибники будут загадочно улыбаться, но помалкивать: их сушёные бледные не хуже.
Вонь терпимая: помогает отдушина, которая заносит в дот жалобный щебет оставшихся птиц, шёпот раненых, брошенных в полях, и звуки взрывов в стольном граде, — и выгребная бочка, стоящая на «месте для ведра для ночного золота», уже не кажется чем-то невыносимым.
Книг теперь нет, только случайные страницы из «Улисса» и «Вишнёвого сада», которые наколоты на гвоздь, вбитый в стену подле места для уединения. Чтение, что бы о нём теперь ни говорили, порой скрашивает, если, конечно, не забыт навык.
«Место для танцев!» (именно так: с зажигательным восклицательным знаком) — это целый стеллаж с, должно быть, зажигательными танцевальными грампластинками. Тут можно приплясывать под песню «Валенки», которую безостановочно крутит фронтовое радио «Хорошо теперь», потому что пластинки — на полочках, а запускать их не на чем: все проигрыватели вымерли ещё до грибников, прифронтовых лесов и дотов.
.
И вообще, на полу много чего написано. А вот деревьям уже кажется, что доты были всегда, как и ломающие их лучшие сучья парашютисты, которые падают с неба вместе со снегом. Деревьям теперь чаще больно, чем весело: парашютисты, барахтающиеся в кронах, расстреливают их из пистолетов и распиливают ножовками, только бы свалиться в беспамятстве на землю. Деревьям всё меньше хочется тянуться и разбрасывать ветви, но они делают это через силу, вспомнив, что когда-то их молодые побеги кормили вечно голодных коров. Может быть, это время ещё вернётся?..
.
Ни своих, ни чужих теперь нет, зато есть парашютисты.
Если вьюга такова, что пули, вылетев из ружья, теряют след и уносятся прочь, грибник зазывает упавшего парашютиста к себе, произнося на ломаном родном слова «яйки», «млеко» и «баба». Суп с сушёными грибами закипает на плитке. «Сметаны, прости, нет, но и без неё — объедение». Это правда. «Прости, баба придёт позже». Придёт, конечно, ибо одному такую тушу из дота не выволочь.
Если же парашютист не промах, в доте поселяется новый грибник.
.
Прифронтовые леса всюду. Грибники повсеместны. Влюблённых нет, но дотов хватает.
«Хорошо теперь. Ваше любимое фронтовое радио передаёт для всех влюблённых песню “Валенки”». 
