Мы (спать, спать, по палатам)
Мы такие хорошие, господи, мы такие отзывчивые. Но вот тромбон, величественная звукоизвлекательная труба с подвижной загогулиной, с которого он начал нашу окончательную выучку, нас не увлёк — то есть увлёк, но не так, как простая пионерская дудка по имени горн. Простым стадионным двуногим — простые, что ли, гудения? Наверное.
.
Тромбон, в который он дул на все лады, когда мы проявляли пусть ещё малую, но уже артельность, едва одевшись, ещё хромая после вчерашнего, выносясь, толкая друг друга (ко вдруг завернувшей во двор походной кухне, раздававшей огненную манную кашу в нашу тару, прогуливать своих четвероногих, тыча их в лебеду, чтобы жрали лебеду, а об ином даже не мечтали, рыть бесконечные спирали и лабиринты окопов, в которые стоит только упасть — монголо-татарскому танку ли, коннику ли, подносчику боевых стаграм ли, — и будешь плутать до скончания Солнца, срывая планы чингис-ставки, курить в форточки и на балконах родины)… этот величавый инструмент с его монументальным звуком вечно всё путал: тромбону хотелось, чтобы мы достали из торб подзорные трубы и начали осмотр горизонта, который со вчерашнего дня то окрашивался в ордынские тона, то пропадал в тумане, — а мы выковыривали из подзорных труб увеличительные двояковыпуклые стёклышки и жгли ими насекомых по имени пожарники. А вчера мы, собачники и кошатники на выпасе, крича: «А нам, старая? Мы тоже сидим без копеечки», рванулись по сигналу тромбона в атаку на одинокую старушку с радикюлем, которая достала кошелёк, чтобы дать милостыню безногому в хаки, а потом, одолев бабку, — понеслись, преодолевая высокие конские препятствия, в магазин «Пойло». Но тут тромбон осёкся, проверещал другое, и нас окружили другие двуногие, которые стали ломать нам ноги голыми руками… Какая же это выучка? Это весёлый цирковой номер. Кто виноват, кто напутал? — замысловатый тромбон. Ну не мы же, собравшиеся в количестве, которое легко напоит нашими телами оскудевшую роту.
.
Он бы ещё на пианине играл свои заманухи.
.
Теперь всё не так: теперь артельность большáя; теперь, когда он придумал горн, запанибратскую дудку с двумя, для рта сзади и ушей впереди, дырками; теперь, когда он защитил по ней диссер и поставил на ноги целую отрасль горн-промышленности… теперь мы стали ежечасным и повсеместным МЫ, непобедимой и всепобеждающей массой, которая по команде горна способна на любое неосмысленное артельное усилие, хоть плие, хоть ковыряние в носу.
Отныне гудят — все, и мы — неусыпная сила. И если дудка попросит совершить беззаветный подвиг падения с края Земли — мы не задумаемся. (Жаль, что такие сигналы ещё не сочинены, хотя массы готовы и насмешливо требуют: «Ну как же так, — пишем мы на заборах, — это же так просто. Где наши модесты петровичи мусоргские, мать нашу йети». Ужимку затирают, но мы всё равно допишемся.)
Всего же общевойсковых сигналов пока четыре: «Побудка», «Жрать», «Оправиться» и «Отбой».
.
«Побудка», или, на жаргоне, «кукареку», самый постылый сигнал: плеваться сразу после него и бить в морду чуть погодя хотят, кажется, все. Но нет, врёт «Телерадио Брайля» в рекламе 25-летней окопной службы, «только каждый семнадцатый, чьи прыщи ещё не ведают выдавливания, отцовская бритва — заросшего горла, а наливающаяся грудь — любимого прикосновения. Но когда этому каждому 17-му выдадут сапоги и ваксу, чтобы в сапогах отразился весь мир, всё изменится, и даже они будут вскакивать до “кукареку”, чтобы отразить вражескую атаку».
Чёрт, а о пианисте, который всю ночь играл в блиндаже высшего комсостава «Мурку», вы подумали? Он — 16-й, и он плюётся.
«Жрать» (или «чавк-чавк») и «Оправиться» («пс-с-с» и другое общеизвестное жаргонное звукоподражание) — самые души-не-чаемые: дудка выкрикивает: «Жрать», и мацуев, которому всю ночь доставались лишь объедки с комсоставного стола, в своём праве — даже посреди аккорда: достаёт жёнин «тормозок» и чавкает за милую душу, уплетая яйца вкрутую; дудка кричит: «Оправиться», и пианист, терпевший всю ночь, бежит до ветру, где его легко и насквозь ранят в оба бедра, и завтра можно играть всю ночь, не нажимая на педали. То же самое, разумеется, делает комсостав: горн наигрывает «чавк», — и командармы начинают закусывать; дудка дудит одно из двух «Оправиться», и адъютант на приплясывающих полусогнутых (ему тоже хочется, но он не имеет права) подносит командарму бутылку от шампанского или суповую кастрюлю.
.
«Отбой» (или «спать, спать, по палатам»; где-то здесь были вражеские ноты: насладитесь изяществом этой пьесы) — самый спорный звуковой пасс, из-за чего он отменён в окопах до окончательной победы над врагом и последующих лучших времён. А вот глубоко в тылу пока встречается: вы увлечённо катитесь на дрезине, где-то позади маячит скорый, и надо бы уже стаскивать драндулет, — но тут звучит «Отбой», и вы неукоснительно засыпаете, на то и комендантский час. Не очень удобно, но в тылу привыкли.
Когда-то, когда окопы ещё не были такими лабиринтными и спиральными, «Отбой» мог не подаваться вовсе или подаваться в любое время, ибо подлый враг тоже знает ноты и слышал о горне (доходило до трагического: сымитировав сигнал ко сну, неприятель проникал в погрузившиеся в младшего брата смерти окопы и издевательски перерезал сонную артерию у каждого рядового и матроса, ефрейтора и старшего матроса, младшего сержанта и старшины 2-й статьи, сержанта и старшины 1-й статьи, старшего сержанта и главного старшины, старшины и главного корабельного старшины, прапорщика и мичмана, младшего лейтенанта, лейтенанта, старшего лейтенанта, капитана и капитан-лейтенанта, майора и капитана 3-го ранга, оберштурмбаннфюрера и кавторанга, полковника и каперанга, генерал-майора и контр-адмирала, генерал-лейтенанта и вице-адмирала, генерал-полковника и адмирала, генерала армии и адмирала флота, а также, ах, маршала).
Слава св. А. Невскому, теперь они не спят, и Мы, тыловые крысы, можем спать спокойно.
