Наш танк неуязвим не только потому, что у него, по слухам, тридцатиметровый панцирь. Царь-броня — это всего лишь инженерная уловка. Представим невозможное: если нашему врагу вдруг каким-то упоительным образом удастся вывести наш танк из строя, вместе с ним он сотрёт с лица земли… ни много ни мало… ту огромную территорию, на страже которой стоит прославленная машина!
Мысль изобретателей проста, а потому всепобеждающа: заминировать наш танк, сделать его уникально надёжной пороховой бочкой. Как этого добиться?
Решение подсказано самой природой. Один из творцов нашего танка однажды заметил, что его коты, потеряв хвост, непременно ложатся на рельсы перед скорым поездом. Эврика! Остальное было делом техники: обесчещенный — лишённый своей главной и единственной функции: защищать, атакуя, — наш танк запускает механизм саморазрушения, истребляя и то, ради чего существует, ибо жизнь земли, которая лишена его внимания, дальнейшее существование этих величественных гор и городов, рек и озёр, уникальных животных и растений, теряет какой бы то ни было смысл. Использованный в этом беспримерном техническом решении фундаментальный принцип «Не доставайся никому» восстанавливает энтропию на прежнем уровне, что обязательно станет началом новой прекрасной реальности.
Говоря простым языком, перестав быть нашим танком, наш танк отчуждает себя от жизни, а жизнь от самой себя. Как сказал бы поэт, он уносит с собой всё, что ему дорого. Благородная миссия!..
…И ей ничто не может помешать, поскольку, как говорят, начиная с двадцатипятиметровой глубины, броня нашего танка представляет собой ядерный боеприпас, подрыв которого, согласно принципу «Тонко не там, где рвётся», инициирует ликвидацию всех наших танков, действующих в этом землевладении, а также защищаемых ими рукотворных и природных объектов. Важно и то, что так называемое выкорчёвывание ущербной действительности носит точечный характер, то есть ни в коей мере не затрагивает всё ещё ограждаемых регионов и направлено строго к центру планеты. В результате рассматриваемого охранного катаклизма жидкое ядро Земли заполнит своей субстанцией место, оставшееся от мгновенно испарившейся мантии и земной коры, став после остывания фундаментом для дальнейшего возрождения и процветания настоящего пространства.
Вот почему любой наш танк, будь то истребитель, матьтереза или шапито, — это всегда средоточие лучших изобретений: дыбы, пороха, спирта и, конечно, тушёнки. 
Приведённый здесь текст — типовой танковый диктант, о которых так много в рассказе «Диктант номер пять». Ещё один «танковый диктант» — первый — можно найти здесь. Второй танковый — тоже в вашем распоряжении. Ну а это третий танковый. Угу, диктант. Вот расплодились-то.
P. S.: Диктанты для её любимого
Диктант №1 (триста три слова)
Поднимет ли полиционер с твёрдыми навыками правописания руку на человека?
Продолжайте, пожалуйста, писать. Не надо смотреть на меня такими глазами. И, да, это было первое предложение нашего диктанта. А вот и шестое.
Вы — космонавт, постоянно живущий на МКС.
Сначала вас одолевали просто влюблённости, потом начались браки, несколько внезапных счастливых женитьб. Жизнь хронического космонавта — искушение: каждые полгода на станцию прибывают всякие, вплоть до милых девушек, готовых, если всё сложится, подарить вам красивых космических детей… Одним словом, кому вы больше доверяете в этой не усеянной розами, плохо меблированной обстановке: хорошему конструктору космических двигателей, который пишет диктанты хотя бы на «четыре», или хорошему конструктору, который делает три ошибки в букварной классике вроде «Мама мыла раму»?
Вот почему родина захотела и сделала диктант отдельным предметом. В каждом классе. А в выпускном особенно, потому что тут это две самостоятельные дисциплины: диктант для тех, кто намерен работать с языком профессионально, и диктант для вас, «простые смертные». Впрочем, моя бы воля, был бы и третий: диктант для учителей. И пусть Марьиванна и Нинсергевна строчат его в душном классе, а не в уютной учительской, и пусть диктовкой занимаются господа учащиеся, причём не всегда лучшие, и пусть оценки преподавателей висят прямо на входе в школу — рядом с вашими баллами, любезные пишущие.
Что это за страна, в которой диктанты привычны, словно утренняя чистка зубов (ну, или обязательны и повсеместны, если называть вещи своими именами), в которой их каждый день пишут и двоечник, и академик, и боец военизированной охраны? Сами знаете, это процветающая страна. Это лидер. Ибо люди, которые пишут диктанты, разумны и дисциплинированы, они не отрываются от книг, бегают утром продолжительные кроссы, не сквернословят даже наедине с собой, ложь для них сродни правонарушению средней тяжести… А какие это специалисты: слесаря, футболисты, танкисты!..
И они достойны своей умной и доброй страны. А она — их.
И это невозможно оспорить, потому что грамотный человек думает. Думает!
Танковый диктант №1 (триста тридцать три слова)
Диктант №2 (триста восемьдесят одно слово)
Вот тут на перемене спрашивали: может ли в диктантах быть политика? А воровать хорошо? А помалкивать, когда на вас надвигается танк, это дело? Вот вам и ответ. Диктант — сама жизнь.
Как подчиниться диктантам? (Знаете ли вы, что в сербо-хорватском, чешском и польском диктант — это ещё и диктат?) Как если и не полюбить их, то сделать привычкой? Наверное, это самая главная проблема, которая возникает перед любым обществом, мечтающем, чтобы в нём победил диктант. И тут вновь уместен вопрос. А как полюбить жизнь? В том-то и дело, что речь идёт и о выживании и о, простите за слегка насмешливый пафос, преуспевании — вашем и отечества. Если, конечно, вы не забыли, что «преуспевание» — это не деньги, а светлая, самостоятельно думающая голова.
Кажется, некоторым из пишущих это кажется общим местом, моим, так сказать, персональным зубоскальством? А чего же вы не смеётесь? Да потому что знаете, что нельзя не верить в то, что по-настоящему славно. И если уж мы начали прищуриваться, надеясь очаровать этим недругов и нытиков, то вот вам совсем уж максима: неприятие диктанта — признак средневековья. Да-да! А добьём мы зложелателей неожиданно — тостом: так пусть же современный человек отныне и навсегда рождается с чувством диктанта! А вот теперь хихикайте, можно.
И всё-таки, как влюбиться в диктант? Как привить его «среднему» человеку? (Диктат — плохой воспитатель, это понятно.) Собаки Павлова не просто так обожали вспыхивающие лампочки. А хорошо написанный диктант — это прибавка к зарплате. А написанный отвратительно — три дня без диктантов, что страшно, потому что это ваше личное умственное гетто, со всеми вытекающими. Жестоко? Не все способны? Зато результативно. И, да, если вы думаете, что командиры полков, как и учителя, вне диктантов, — подумайте ещё раз. Перед диктантом все равны. А начальников мы, если что, ещё и мыться попросим вместе с вами — в бане, на виду, без исключений. Или с них хватит их публичной безграмотности и потери места?
Но вот наконец-то страной правит не диктат, но диктант. И всё вокруг становится голубым и зелёным, одни газетные заголовки чего стоят (да, газеты — доказано — возвращаются почти тут же, а газеты — это свобода): «Особенности ночных диктантов», «Диктант в самолёте: а если вас элементарно укачивает?», «Почему сотрудники РЖД не любят диктанты по Венедикту Ерофееву?», «Диктат диктанта», «Вручены госпремии авторам лучших диктантов», «Учителя бастуют: “Только не по Донцовой!”, «Сюжет для диктанта: десять «за» и «против» бессюжетных текстов», «Проблемы правописания шипящих с гласными у офицеров-танкистов»…
Танковый диктант №3 (девятьсот тридцать слов)
Диктант №5 (шестьсот двенадцать слов)
Любили ли её, когда все вокруг из чувства противоречия обожали кроссворды, а диктанты лишь терпели — с той или иной степенью снисходительности? (Когда это было? В те полусмутные времена, когда мы только-только начали мечтательный дрейф к стране победившего диктанта.) Ну а она больше всего на свете любила диктанты. Каждый её диктант был последним, и каждый последний диктант она писала на «пятёрку».
Диктанты и цветы. Диктанты, цветы и жизнь. Диктанты, цветы и жизнь — всех мастей, мужских, летних, горнолыжных, турпоходных, только бы дышалось. Но диктанты всегда были в голове её придирчивого вагона. И если бы ей пришлось выбирать между диктантами и полевыми цветами, она, конечно, предпочла бы диктовку. А что с жизнью? «А есть ли жизнь без диктантов, — думала она. — Есть. Конечно. Но что это за жизнь?..»
Да вы сами посудите. Вот она едет на работу в метро — и что? Журналы дамские листать? Читать остатки газет? Вязать перчатки для гекатонхéйра? Нет! Она всегда в наушниках, а те безостановочно диктуют, и она пишет, строчит — и в удовольствие. Она занята. Она с пользой проводит время. «Отпусти меня, диктант»? Это не про неё.
Кстати, вас, наверное, интересует почему «она», а не «он»? Сейчас: он едет в метро и пишет диктант. Смешно? И не забудьте, о каком времени мы говорим. Это сегодня ваши бой-френды без ума от диктантов, а тогда… Или: он перестал водить свой ненаглядный круизный лайнер и ушёл в бакенщики, чтобы писать диктанты. Очень смешно. Тем более что в ту непростую пору «в тренде» были бессюжетные диктанты, и многие считали их расхолаживающими. Хотя, конечно, это как посмотреть. Завязка-то всё равно была. И финалы предписывались, а вы как думали? В конце диктанта была обязательной какая-нибудь этакая строчка: «Даже на смертном одре она попросила продиктовать ей вкусный сюжетный текст слов на триста». А в начале, в завязке, выходит, было что-то вроде: «Она родилась с непреодолимой тягой к диктанту». Наконец, где-нибудь в середине не могло обойтись без «И он начал пить и гулять налево с той, у которой по диктанту всегда было не выше…» И это бессюжетно?!
Но вернёмся к героине нашего диктанта, которая только что прочитала в Интернете, что русские хоккеисты перестали писать предматчевые диктанты. «Забавные, — процедила она. — О чём они там думают! Ведь страна мгновенно отвыкнет от золотых медалей…» Она обожала писать диктанты в школе, техникуме, институте, на работе, в отпуске, на даче, в дороге, даже во сне. На диктанты не раз покушались, что медленно изводило её. Сначала их отменили при приёме на работу, и её солнце стало заходить на три часа раньше. Потом вернули, потому что выяснилось, что вдруг перестали летать ракеты. Падают, безобразно валятся «за бугор», как говорят на Байконуре. Затем оставили только для бакенщиков и дворников, и она, с её академическим образованием, начала мести улицы. Дольше всего диктанты продержались в ЗАГСах. Никто из женихов не хотел брать невест с оценкой ниже «4». Никто из невест не видел в упор женихов, которые не там ставят запятые. Влюблённые, прежде чем объясниться, задавали друг другу диктанты, и если кто-то не справлялся, она сходила на нет. Любовь. Так называемая любовь!
Секундочку, господа пишущие. Анастасия только что передала мне записку. Настя, я прочитаю? Спасибо. Итак: «Мне это неинтересно. Почему никто не задумывается о таких вещах? Можно ли написать на «отлично» скучный диктант ни о чём? Дайте же нам тему! Неужели кончились истории, которые хочется проглотить и попросить добавки? Я вот написала половину вашего диктанта №7 — и загрустила. Я бросить хочу! Не могу больше! И знаете, почему? Потому что не уверена, что упавшее настроение не сыграет со мной злую шутку, и я не ошибусь в каком-нибудь “жи–ши”!»
Успеваете? Я не очень быстро? А с дикцией у меня как? Хорошо, продолжаем. Лыжи наехали на шишки, и ужин накрылся. Ну и ладно, он всё равно был жидким, потому что его приготовила машина.
Танковый диктант №7 (двести пятьдесят слов)
Диктант №6 (семьсот восемьдесят семь слов)
Ну и ладно, он всё равно был жидким, потому что его приготовила машина… Голос подземного диктора вернул её в вагон. «Что это он сказал? — забеспокоилась она, дёрнувшись к соседке. — Откуда это? Почему мне знакома эта фраза?» «Танковые диктанты — а под всякой машиной таится танк, — самые трудные, — ответила та, закатив глаза. — Сплошные “жи–ши”. Кумулятивный противоэффект уже при вторичном словоупотреблении…»
Ну конечно же! Танковые диктанты. Они возвратились. Тут она засомневалась: как лучше-то? «Они возвратились» или «хоть они возвратились»? А может, «только не они» или «пошли они на»? Что же дальше? Неужели флотские и ракетно-космические?.. Вспомнив, сколь позорной была её вчерашняя промашка с простейшим топонимом «Тируванантапурам» (БГ, как обычно, мурлыкал в наушниках, а она, как всегда, строчила вслед за ним), она со всей злости заглянула в глаза раскорячившемуся напротив офицеру, словно спрашивала у него: ну и как, доверяют ли вам с вашей ненавистью к несклоняемым существительным хотя бы пулемёт?
Военный снял шлемофон, оказавшись волнительно кудрявым высоким и стройным шатеном (стройность и рост в её мировосприятии прилагались к мужественному лицу и к лишающим покоя волосам априори), смахнул со лба пот, подозрительно огляделся — будто проверял, а выделяют ли его из толпы, — и подмигнул ей. «Пишешь? — заорал он, и одна половина вагона вытащила из ушей наушники, а другая оторвала себя от гаджетов. — Грамотная? И подчерк красивый!» Он так и сказал — с этой невыносимой «д». Она покраснела. Танкист же, почти ударившись головой о потолок («Высокий и стройный, как и думалось», — отметила она), поднял её соседку, посадил на своё место, а сам плюхнулся рядом с ней. «Подтянешь меня?» — спросил он, усмехаясь. Вырвав из блокнота листок, она написала на нём крупными печатными буквами: «С УДОВОЛЬСТВИЕМ» и показала это решительное заявление о намерениях сначала вагону — и тот, кривя в улыбке коллективный рот, занялся своими делами, а потом танкисту, или кто он там был — может, лётчик?..
Нет, танкист. Отныне, выходя нa люди, она осматривала и обнюхивала себя с особой тщательностью — от него вечно оставались следы: тавот на щеке, масло на плечах, и этот странный («Что если пороховой?») запах, впитанный от его комбеза, — словно старлей безостановочно стрелял, а не писал диктанты. А ещё он почему-то всё время рвал ей что-нибудь. Чудовищно неуклюжий. Если забыть рабоче-крестьянские «подчерк», «звóнит» и, понятно, «пóльта», говорил он сносно — обтёрся, бойцы у него были городские; лишь ночью, во сне, он вдруг выдавал такое, что она отказывалась понимать и, хотя записывала за ним эти перлы, ему показывать их не решалась. «Бронелобые контрабасы щемят [матерно] стоя». Вот что бы это значило?! Да нет, он, право же, был ничего, даже рос, и быстро, говорила она себе. Добрый и заботливый. Вдруг взялся читать Хемингуэя (которого она, к слову, не терпела): завтракал, заглядывал в промасленную книжку, шевелил за строчками губами, а она гладила его по спине… Хороший.
Да, диктанты! Танковые войска, как он скоренько ей объяснил, понизив свои хриплые громы и молнии до робкого дыхания, «рулят невероятно», «новая типа доктрина», «батя, не наш, а главный, разобрался», «какие, на фиг, ракеты», и ему, чтобы последовательно «пересесть из танка-сопровождения в танк-разведчик, а потом в танк-прорыва, а то и танк-истребитель», надо «написать хотя бы на “тройку”». Лапша, конечно, на уши; просто «любовь с первого взгляда», но ведь о «танковых диктантах» треплются даже по ТВ, а значит, что-то такое и впрямь происходит…
И она диктовала — а он, то и дело оттопыривая губы («Ну же, вот он, я») и руки («Ну где ты, дай пощупаю…»), натужно, словно у него были переломаны все пальцы, писал. Нет, не писал — карябал. Тексты были какие-то старорежимные, и она всё время переспрашивала — просто любопытничала, книгочейка же, «не фемина ты — эрудитка»: «А почему колпак не бешеный, а башенный? Он же, как следует из диктанта, совершенно сумасшедший…», «А почему смотровая щель — щель? Она, что же, действительно прорезь? И что вы в ней видите? А узкие окопы, отчего они тоже “щели”?..», «А почему танк-паровоз…» «Вот тут баста! — укорачивал он её. — Это не по нашей части. Паровозы какие-то. Да у нас, если хочешь знать…»
Секунду, почтенная публика! Важная эсэмэска, от анонима, но не прочитать не могу: «Это что же, вот так и фигачить: “пóльта”, “подчерк”?! Может, вы ещё и матерные слова начнёте диктовать?..» Гм-м-м… А ниже ещё бoльший вздор. Экая 150-знаковая глубина мысли… Господа, профессора! Да, вот так, пардон, и фигачить. Из высокохудожественного произведения ни слова не выкинешь. И, да, только что прозвучавшая реплика тоже относилась к диктанту. Сожалею, что вы этого не поняли. Я, собственно, закругляюсь. Вся эта ремарка — ах! — тоже диктант. Итак…
Он пропал через неделю, когда наконец-то получил за диктант три балла. Ни записки, ни звонка, ни эсэмэски. Его полк был уже в Дели, о чём, она, сорвавшаяся туда на третий день войны, конечно, не знала. На подходе к индийской столице танк-истребитель гвардии старшего лейтенанта Дурновó давил нездешних дамочек в кашне, как тараканов. Лицо одной из них показалось ему знакомым. «Ну какие щели, глупышка, сейчас всё на мониторах», — вспомнил он.
Танковый диктант №9 (триста тридцать три слова)
