На санитарный день укрылись санитарки,
и чёрт бы с ними, если б не пора:
ума палаты скудные останки
отправились на поиски добра.
В оранжевом жилете, чтоб робели,
с тележкой соли — ниже б не упасть,
куда-то пячусь, посреди капели…
И впрямь капель. Добро или напасть?
Делянки снега с видами Памира,
клочки из рукава мадам зимы, —
«чего же лу́чше» или «как же си́ро»?
Спрошу у пса, он вряд ли из немых:
«Алё, барбос…» Ни до тогó, ни ухом —
щекочет спину льды́шками шуги,
ручьём топочет, корабельно взбухшим,
и отступает для абзаца, — ну беги.
Девица спелая, а солнцем сумки крутит.
Не понимаю… И ко мне, кричит:
«Набрякли почки-то? — Серьёзно или шутит? —
Скорей бы лето! Ты чего? Сердит?..»
Я… ничего, я просто долго не был,
наверно, выпадал, а может, и не жил;
так мало помню, и всё больше небыль:
почти не плачешь ты, и я ещё не стыл…
Но ведь дожди… они потом зарядят?
И всё из рук, и снова осень вслед?
Зальётся дева: «Дуралей ты, дядя!»
И я зайдусь. Не от испуга, нет. 
