Снаружи зачерствеет, и по глотке,
по паутине трещинок и ран,
оскаленной ангиною в охотку
отсыпанным, на день-другой — стакан,
скрести́ кускáм, и тёплый шарф не зелье —
густело с молчаливого, не враз,
воздушной одичалости похмелья
насорен искушающий запас.
Вернее будет так: задраить щели
и стиснуть горло за один глоток —
чтобы житьё внутри оторопело,
прислушавшись: теку — или отёк?
Не вяжет ли язык свинцовой речью,
мир убавляющей до ора живота?
Красна ли кровь, когда тебя калечит
присохшая к гортани духота?
Не спёрло ли дыханье от дыханья?
Глотать на всю? Вбирать исподтишка?
Дышать и впредь (да хоть её молчаньем,
а вот бы в такт, до полного зрачка)?
А малышне, что будет, его можно?
А вдруг родимчик (наперёд как знать)?
За кроху задыхаться суматошно
и сердца капельку руками подгонять?..
Дыши! Дыши, покуда воздух — воздух.
Дыхание не боль, не надоест;
глотни ещё и смерть поставь на отдых.
Живи! Живи же, пока воздух есть. 
