Памяти Алексея Петровича Цветкова
Прислонившись виском к летней липе, проросшей на крыше,
так удобно читать пролетающих мимо: они —
ещё те, в ком вчера поживали, поэтому слышу
«жрать хочу!» в вариациях «мяса» и «гадить», но дни
пролетают, и те, в ком на днях поживали, всё глуше;
а ещё через время в пролётчиках сам человек
в пору млекопитанья из всей этой выжитой чуши
прорезается: машет несущей поверхностью, «Джек? —
узнаёт: — Не видали? В моём малолетстве собака»,
просит дать по зубам, «чтобы заново не матерел»;
а потом, когда нас отделяют всего-то полшага,
налетают с призрением: «Брат доходяга, без тел
хорошо, но не то. Не спеши. Ты уж бел, тебе скоро
сто, а ты до сих пор желторотый, ей-богу, птенец.
Не шагай, упирайся». Но впрок наперёд без мотора
лёту с нежностью учат: «Авось пригодится, отец».
