Стулья сминают, сгребают с дороги в карманы,
стулья ломают, готовят их венские ножки
на у́глях спинок, съедают, блюют, барабанно
тянутся дальше. Пути их миграций до лёжки
с кем-то в постели, в окопе, всегда в одиночку
на загребущем погосте известны заране:
с места рожденья — под землю — в обнимку до точки,
где выдают отбивные судьбы. За дарами
письменной речи в засаду сажусь на рассвете
не без чернил и со стульями, чтоб отдохнули,
чтобы уснули, — и я ухвачу в непоседе
улице редкое: слёзы, мозги, у мамули
было счастливое время: ребёнком был душкой.
Видно не очень, но мне и не надо: садится
некто в одежде барана, ломая пастуший
строй, — я увижу и я напишу эту птицу.
стулья ломают, готовят их венские ножки
на у́глях спинок, съедают, блюют, барабанно
тянутся дальше. Пути их миграций до лёжки
с кем-то в постели, в окопе, всегда в одиночку
на загребущем погосте известны заране:
с места рожденья — под землю — в обнимку до точки,
где выдают отбивные судьбы. За дарами
письменной речи в засаду сажусь на рассвете
не без чернил и со стульями, чтоб отдохнули,
чтобы уснули, — и я ухвачу в непоседе
улице редкое: слёзы, мозги, у мамули
было счастливое время: ребёнком был душкой.
Видно не очень, но мне и не надо: садится
некто в одежде барана, ломая пастуший
строй, — я увижу и я напишу эту птицу.