Сломает ногу, вскоре отрастит
взамен другую ногу, только лучше,
оденется в другое, только вид
другой ноги, другой надежды в луже,
которая оделась в первый лёд
(уже сентябрь, уже пора улёта:
уже сентябрь! сентябрь вот-вот сошлёт
ещё живых в то гадство переплёта,
в котором происходит ничего,
в котором не мороз, но вязче стужа,
в котором не рядятся в «каково»:
«я высморкался пальцем неуклюже:
сопля схватилась в воздухе в свинец
и — каково! — вонзилась в человека
который под ногами был, вконец
устав, прилёг. Ломать форелью реку,
когда река устала от зимы,
красиво тоже, но не та отдача»),
смутит её. Её смутит. Взаймы
не надо ей застенчивости: плача
по валенку на старенькой ноге,
вернётся в дом — и простирнуть на стрежне
в уже не жидкой, но ещё реке
пойдёт нагой, но босиком, не прежней.