Когда ты спишь, бывает, идёт снег.
Он не вали́т — но лепит, покрывая
пустое место справа. Кубовая
вначале, корпуленция разбег
приобретает вскоре: человек
мужского рода, прямоносый, справа,
ломает кубового ледостава
черты и закругляется, как грек,
которого добыл из камня сам
маэстро Поликлет за то, что малый
разрушил Рим и тот теперь упалый,
не промах то есть и античен в хлам:
нос выщерблен, а сам готов кровать
покинуть и сноситься в кубовую
за кипятком, и напоить такую
без задних ног тебя какао. Звать,
проснувшись, будешь, — знай же: кипяток
любимый добывает. «Или чаю?
Кенийский есть прекрасный! Величая,
вот-вот снесу в постель!.. Всё, приволок!»
Хорошенький такой. О да, в постель.
Но прежде грек на нашем «ну же, глазки
открой», — щебечет шёпотом и ласки
руками снежной бабы (похабель,
простите) учиняет. Ты — скудель,
когда ты спишь, и малый до сосуда
изящной формы мнёт тебя, покуда
не вспомнит о какао, yep, в постель.
Но чаще, когда спишь, нелепо льёт:
вмиг полпостели тонут, а другие,
твои, сухи и чешут в Киликию, —
ты спишь с зонтом, — плывут-не-мокнут под.