Рупор

Чёрный от вороньего оскала
рупор «разойдись-и-загоняй-
а-ногами-бей-до-бэк-вокала-
до-минор-подпевки-“ай-ай-ай”»,
молчалив ещё, ещё в футляре
из-под первой скрипки не ревёт,
но сопит во сне, в репертуаре —
«Лилю в люлю», спатиньки. Вот-вот
эти на «макаровых» стреляться,
вытерев на праздничном ветру
сопли, соизволят. Не прохладца
свалит переславца, в кобуру,
так и не успевшего лапулей
влезть и вынуть, но из Хохломы
мальчик золотушный, бойкий пулей.
Не прохладца ветреной зимы
свалит гренадёра из Тамбова —
но какой-то шибзд из Костромы.
Не прохладца изживёт слепого,
вышедшего зрячего из тьмы
зрячих подстрелить и поквитаться,
ибо что-то видит, а он не.
В феврале, 30-го, прохладца
хороша, но не она в мотне,
печени, предсердии, трахее
и треухе делает дыру,
и дыра изводит как умеет
своего подранка. На пиру
в годовой «макаров»-перестрелке
тысячи хотят и будут «пли».
Рупор просыпается. В фланельке
из-под первой скрипки разлюли, —
но уже пора орать «к барьеру»
и «огонь» уже пора орать.
Тысячи уже орут: «Как серо
жили мы допрéжь». Им — исполать.