Вода кипит: обварит ли, напоит —
как ей захочется сегодня обойтись?
Как сволочи, когда родной геоид
не увильнёт и низом станет высь,
и чай расплещется по всей честной Гондване,
одних ошпаренных — битком эвакопункт,
и очередь за кипятком из рвани,
из всякой, с Ватикан, и русский бунт
вот-вот содеется? Участливо: и кофе,
забытый на огне, всплеснёт волной,
а я руками: вот же катастрофа
(и астероид, к счастью, стороной)?
Положим, увернёмся. Выйду в поле —
а там не горизонт, а Тохтамыш:
стоит себе, позёвывая боле,
чем обмирая, и не раскровишь,
коль до Угры век с лишним поруганий,
и не ярлык тебе, а спину в лоскуты.
Но лучше б травы были самобранней
вчерашнего и никакой орды:
бродя, наудивляюсь на эклогу,
как медный грош светясь усну, где был.
Ещё б не лучше, только у залога
страдания превыше наших сил. 
