Памяти
Дмитрия
Александровича
Пригова
Пловчиха в жидкости, метательница мечет:
туда-сюда одна, другая — р-р-раз,
и — чем она бросается? — на нечет
и чёт не спишешь: был он узкоглаз,
тишайший дворник, пометёт и сядет
на корточки, и веточкою снег…
Так чем она швыряется? И катет
теперь он не начертит — глаз избег
прямого попадания предмета —
какого, кстати? — не избег висок.
А всё раздумья: мёл бы — и огрета
была б земля, метельщик бы прилёг
на снег, и треугольник стал бы носом
его любимой, ожерелье для
которой он к её до стéпи косам,
джейраньей шее видел, лёд коля
у магазина брезжащих изделий.
Так что его закончило? копьё?
ядро иль диск закинула? Умелей
не запустить: вонзилось остриё?
вломился круг? иль это въелась сфера?
Откуда дворник? В чём пловчиха плы…
Не суть; оставим. Чтобы из Ленгера
метельщик мёл до устали метлы
(а не мечтал. Мети!); чтобы пловчиха
и жидкость выбирала по себе:
пусть кролем сокрушает льды моржиха,
и брассом летом чешет по Упе
до Кулешова дамочка, которой
Оки иначе не увидеть, и
плыла б себе второй, смиренной, с Торой
в душé и на губах в бикини ли,
нагой ли до медали «За спасенье»,
до пенсии и самого конца
дорожки, жизни, чёртова терпенья
(а то и в ванне, кстати, средь тунца
пищаще-надувного); хоть гранаты
метала чтоб и всматривалась в даль
метательница, девочка, громада, —
Чтоб Это Всё отсель по Трансвааль
вершилось, на границе бдит с собакой —
как её имя, к слову? — человек
сугубый: Пограничник. Ухайдакай
его сторожевого — и навек
ни физкультуры,
ни чистоты
на улицах. 
