и поднесла к глазам ладонь.

Не узнать скрип качелей нельзя,
мальчик тоже знакомо густится,
на встревоженном небе сквозя,
над подкошенным лугом с душицей
и шмелиной вознёй проносясь
и животных невольно глотая,
снова в выси: свища, как свиязь,
продуваемый солнцем и в стае
то подушек, а то и слонов,
и опять средь шмелей и скорее
звонких увальней-топотунов
в полосатых желдор-телогреях,
в небе так высоко, что трава
усыхает, в траве по макушку,
от которой у неба едва
не случается ночь, но понюшку
сна доносит до мальчика тень:
небо, суша волнуются очень:
наберётся ль он олова всклень
и уйдёт во солдатики, точен
и остёр в штыковом бей-коли, —
или выпадет и на кусочки.
Он ещё на крыле, но вдали
участь встала уже на носочки