радость обожания, как жаль).

Летом, в конце лета, чёрт-те где
шлялось мне в ночи на утро глядя:
я стоял по шею в высоте,
правой трогал мчащие в отряде
пышных принадлежностей для сна
сивые подушки, левой — стаю
птиц, как щёки (перетемнена
ночь конца жарищи, дегтевая
накануне осени она,
а у снегирей компáс не очень, —
вот и заблудились в дочерна
вымазанном небе, червоточин
в отчий лес не видя, на ночлег
стали надо мною, — вот и щупал,
вот и щекотал их, за набег
милый и внезапный под мой купол
вот и выл им арию ко сну);
прыгнув с крыши, шёл в реке по пояс
постоять, почувствовать длину
речки, ног и времени (покоясь
в этом счастье, не заметил, как
начал плыть, зайдя по темя в воду;
выплыл где-то, прыгал, как дурак,
вытряхая совесть: спящим, сроду
не предупреждая, прочь бегу;
ищут же и, верно, строят планы,
как, найдя, поставят в угол; у-у-у!);
возвращаться было ещё рано,
в сад забрёл и Пушкину внимал
в ярком свете яблок (в детстве Сашу
сдуру пропустил; в глаза похвал
не вскричать ему, увы, за нашу