Кто-то подливал и подливал

Цвéта петушков из карамели,
ибо опалённая, как Люба
(продавщица трубочек с апрелем
в самые дрожания в тулупе,
с октября по март под голым небом,
ибо летом ей не то что скучно —
стыдно — приторговывать не хлебом —
сочными пломбирами в послушном,
ласковом угоднике июле,
в своевольном сентябре и мае,
о котором сказано: «Мы льнули
в мае друг ко другу», жаль не нами;
«Без тулупа, дрóжи больно, дети,
брать с вас деньги за такое счастье, —
Люба проповедовала. — Рдейте
от тоски по Любе, безобразьте»),
.
за столом в саду писала что-то
с самогó апреля по девятый,
самый дерзкий месяц лета. Оду
лету? письма мне, где от «посватай»
перед «если хочешь», мокро оку?
.
Я не знаю. Знаю только, в шири
над Окой в любой из дней, высóко
взмыв, пускался, крылышки топыря,
самолётик. Стол в саду; сидела
и писала целым летом; перья
(ну не вечным же пером несмело
нечто сочинять из подреберья)
прилетали сами; а чернила,
чтобы не кончались и писала,
кто-то (:-)) подливал, когда дразнила
темень мраком трута и кресала.