Мы мерно шлифовали математику:
о форме дюн, травы, холмов, воды,
текучая, ты распалялась даже в статике,
минут за пять до совершенья наготы,
и, повторив собой любой рельеф,
ты продвигалась на главу, похорошев;
на карте нашей методичной местности
на спас медовый не осталось и следа
от белых пятен неприкосновенности,
дожди чудачили, но как-то вполсыта:
мы не мешали им глядеть, а вот робеть —
их выбор после нашего «не сметь!»;
на правом берегу, пройдясь по матрицам,
скрестив столбцы со строками реки,
вперегонки, пока не отуманится,
пугая баржи, выгонялись за буйки;
отвесный левый был оставлен для дифу́р:
для частных производных процедур;
а здесь грибы делились с вероятностью:
так, степень наступленья темноты
зависела порой от безоглядности
поборов с белых, вплоть до полбеды:
с последней электричкой не совпав,
всю ночь делили с трелями рост трав…
О господи, какая математика
(отточие, а если и восклик?):
не осень, ты вдруг прошептала: нате-ка,
ты думаешь, я так, как черновик?..
Какая ж? Как и все наши места,
отчасти высшая, а больше неспроста. 
