Зарёванная, как магнитный компас,
упавший в кипячёный водоём,
она проникла в недосказанный автобус,
который мчался только босиком
по крышам, опалённым на морозе
до залипанья рук на языке,
когда на пальцах в индевéлой позе
болты, булавки, всякие тенге
происходили, будто в жгучих землях,
где из-под палки кладези растут
и девочки до ста всегда мамзели,
глаза не округляют сверх минут…
Пусть за окном покажутся запреты,
подумала она, и Не Курить
ей предложило четверть сигареток:
дымить, старушка, не передымить.
Нет-нет, она хихикнула, не это,
на вéло, на сипéде до среды,
чтоб в пятницу отправиться до света,
а мама соловьём: не ерунди.
Я б до среды достигла… ах, не знаю,
наверное, каких-нибудь людей,
которые, припрыгнув «заклинаю!»,
предложат мне испытанных друзей —
себя, к примеру, чтобы на обратном,
на очень выжатом без задних ног пути…
В иллю́, в её минáторе кроватном
ей тут же дали слово: погоди,
зачем среда, давай-ка на всё лето,
до белых мух, обратно — на руках,
впадёшь в мозоли — выдадим ракету,
заглянешь в космос, хоть и впопыхах…
Авто и бус, поддакивая крышей,
всё брали в толк, желая ей добра, —
не то что мама, бабушка и иже,
ну и будильник-изувер с его «пора». 
