Бежало лето, ты была,
вокруг вертелись горизонты,
в которых, полные тепла,
спешили за воздушным фронтом
людей и вечеров тела;
питаясь солнцем и глазами,
ты к августу уже цвела:
носилась, щупая губами
разнообразные слова,
и, подлетев, произносила
«мне подмигнула синева»,
«скажи, улыбка это сила?»,
«как хорошо, что я жива»
и на губах моих набросок
чертила не из озорства,
но как безмолвные вопросы
«зачем кружится голова,
когда свой рот тебе рисую,
касаясь твоего едва?»,
«ты чувствуешь его сухую
губастость, полную отваг?»,
а после взгляд с лица снимала
и, отвернувшись от зевак,
глазами нежность матерьяла
давала трогать, ситец мяк,
и платье, ослабев, сникало,
и на бедре скучал синяк;
как будто этого мне мало
снимала платье, — и, дразня,
синяк блестел на том же месте,
и от испуга болтовня
твоя с моей сплетались вместе. 
