Квадрат прозрачен даже под пальто:
как белотел! у рук до дна все жилки
как на ладони! рубль царский о,
проглоченный когда-то, полбутылки
портвейна бьётся; шрамы живота
подскажут созерцателю: в туманах,
из дома подевавшись, шастал да
цеплялся к поездам до окон рваных
и выпученных машинистских глаз,
о ветви древ и выстрелы пээ́мов
(менты чурались, ибо черновлас
и узкоглаз, и в печень до ангстремов,
менты метки, сажали пули вбег)
терзал извне утробу (даже горько
улыбился, когда дрянь-человек
пинал самозабвенно, но подкорка
ещё жила — и он уже дышал);
помада на плечах (сиречь спасибо:
у треугольных дев довольно жал,
но губы слаще всех, а от изгиба
разносторонних тел он смело млел,
но плечи делали: по городу таскали;
«до гроба бы», — горел он и раздел
«Мне по плечу», унявшись на привале,
высматривал в себе, а у зеркал,
оставшись в четырёх боках и только,
по оттискам их гланд и уст искал
ту самую, с которой было колко,
как будто Новый год, снега, хвоя́:
дерзила, ёрзая, но обнимала сладко
и не слезала долго, состоя
из биссектрисы, нежности и складки
смешливых губ, когда вокруг круги
описывал, а чтоб внутри — ну что вы);
и — цвет, конечно, цвет: убереги,
попробуй скрой от угловой особы:
прозрачный, он чернел, как Казимир,
чей холст отдали белым на рубахи,
однажды в Болдине, куда сбежал как сыр
в стихах кататься и трёхсложном страхе:
вернётся — а другому отдана. 
