Ненаглядные умеющие читать… это, ох, Иван «Сущий осёл» Бодхидхармов из ненавистных «Новостей Брайля»… Какое же дурацкое название… какие же теперь новости… «Пошлости Брайля»? Теплее. «Соль Брайля»? Она же «нутро»… ОК, сегодня остановимся на этом названии.
Кретин Бодхидхармов (и фамилия кретинская), «Нутро Брайля», тоже скорбит, скорбит вместе с вами до зелёных соплей, но за вероломно сбитым родиной сорвавшимся с привязи дирижаблем с 298 детьми стоит такое, что отныне никакими рыданиями делу не поможешь. В пожилые 37 лет мне вдруг открылось со всей ясностью, что.
.
В тринадцать я написал стишок об очень высоком дереве, на которое лет с пяти лазил, как обезьянка, но так и не добрался до его вершины. А потом его вдруг спилили. Как и вообще все деревья выше Неизвестного баскетболиста. Странно, но лесопильный мор начался именно тогда, когда мой стишок вывесили в стенной школьной газете.
Стишок, увы, длинный, вы уснёте, но без него в нынешнем ужасе никуда:
Сначала я увидел монгольфьер,
который обитает так высóко
и так давно плывёт, что и партер
в нём полупуст, наверное, а б-га
всё нет и нет, а остальное всё
рассмотрено под хлопанье в ладоши,
стихающее, стихшее, несёт,
несёт, переругались все, «я сброшусь», —
устал пугать баран, хотя крыла
отращены́ — иначе кто бы дыры
латал? Петух и утка? «Доняла
как одиссея! Звери канониры
боготворят наш шар: не видят — á
палят, палят, и воздух, разогретый
ещё Жозеф-Мишелем, иногда
уносится почтовою каретой, —
Пилáтр де Розьé донёс с небес. —
Земля кругла, до Фонтебло нам хватит,
а дальше как?» Засим дюшес исчез —
я выше влез, я увеличил катет
и разглядел искусство жути — SOS,
и это не грассированье лампой:
аэростат замёрз, обрюзг, оброс,
как полюс, льдом, — и в белый косолапый
снег падал, падал, падал, падал. Я
смотрел на генерала: он Тити́ну
щемил в руках от страха и чутья
просил: медведи, дескать («если сгину»).
Нелепое слово рядом с «Землёй» заметили? Летающие в небе штуковины оценили? В школе надо мной смеялись, а я цирковой лошадью ржал в ответ: ну шутка же, смехачи; высмеиватели, а потехи не понимаете… Веселились все.
Став старше, я изрядно походил по нашей плоской Земле, ища дерево, с верхушки которого можно было бы если не коснуться, то хотя бы разглядеть в небе воздушный шар. Да-да, летающих воздушных шаров не бывает, не позволяет физика, но мне ребёнку, а потом и дураку, втемяшилось. Однако после таинственного лесоповала и пришествия снеговых туч рослые деревья повывелись; оглядитесь: только карликовые и кривые, упав с которых даже руку не сломаешь. Не карликовые и не кривые? — Вы просто забыли о том, какими они были в детстве.
Вы, сволочи, вообще были детьми? Если были, крылья за спиной помните? Ладно, ладно, крылышки были у кого побольше, у кого кукольные, но, говорят, взметнуться на сотню метров мог, если хотел, любой. Мы не знали, на что с этой высоты нужно смотреть, поэтому глупо, но счастливо орали: «Ой, а у дома есть крыша. Ах, а птицы так близко». Вот, птицы. Где они, кстати? — Отловлены и забиты, в тучной армейской тушёнке.
Но а теперь-то? Что вы, разув глаза, могли бы — не хотели бы, но могли, — разглядеть, едва не дотянувшись до птиц? что могли бы увидеть? Нет? не понимаете? ничего не хотели бы?
.
Как думаете, всем ли срезают крылья сразу после рождения? Нет, не так: есть ли люди, у которых они по той или иной причине остались? Я не знаю, может быть, мама родила и не донесла о рождении… Это возможно?
Думаете, я бы сползал со своего высокого дерева, сажая занозы и обдираясь в кровь? — вспархивал бы.
Думаете, к чему это я?
А у вас есть чем думать?
.
Простите.
Деревья срубили, крылья срезают, но солнце всё равно иногда восходит, не так ли? А не должно.
Позавчера на борт милого покатушечного цэпэкаушлого дирижабля на цепи поднялись 298 детей. Цепь, как всегда, собирались чуть отпустить, чтобы поводить ею на высоте недоношенного баобаба по кругу с полуфутбольным диаметром.
Надев очки, дети увидели бы диораму «Полёт зенитного снаряда к окопам врага». Показывали бы пальцами на живописные воронки, полные трупов, много смеялись бы. Им подали бы вкусный крюшон «Слёзы вражеских матерей» или, на выбор, сосалки с впечатляющим вкусом вражеских кальсон.
Но подул ветер, дирижабль сорвало, он поднялся на полверсты, пролетел пару губерний и был сбит из пушки над третьей. 298 детей, целые и кусками, беззаботно порхали, но уже ничего не видели. Навоз вообще незряч.
Дирижабли не могут летать, говорили нам. Но этот летел. И летел так высоко, что можно было… что?
Вчера в 1934-й год спешно, без жирных предварительных песен, ушёл новый железнодорожный состав. И вот мы уже рыдаем чуть глуше. Завтра, если рёв не прекратится, уйдёт ещё один. И ещё один послезавтра. И мы навсегда забудем о сорвавшемся с привязи воздушном овале. Знаете, о чём мы будем говорить, не умолкая? — О возможных беременностях отправленных в 34-й шмар, которые, кто знает, когда-нибудь вернутся назад — да с животами. Полюбим ли мы их «вневременны́х» детей так, как любим их самих, этих бестолковых девчонок…
Но шмар жалко не меньше 298 ребят в ошалевшем дирижабле. Потому что их… Нет, никто не сбрасывает их с края Земли на полном паровозном ходу — их, должно быть, закапывают в снегах на полном паровозном ходу: под откос двугривенным на рельсах, — и лопатами, лопатами. Лопат у нас прорва.
.
А в пятницу они убьют меня. Ну как убьют: на меня упадёт чаадаевский кирпич. И «Телерадио Брайля» увлечёт вас на целый месяц рассказами о моей недостойной персоне, и этих 298 детей не станет: они даже не рождались, чтобы однажды вспорхнуть на дирижабле и увидеть…
.
Телефонистка! У меня обрыв связи! Немедленно восстановите. Я требую. Пожалуйста. Я прошу вас. Я закругляюсь. Спасибо. Спасибо, спасибо, вы всё-таки барышня.
.
Итак, у меня всё-таки есть новость: Земля круглая.
Круглая и, полагаю, вертится, как ошпаренная.
Это были «Новости Брайля».
Жизни вам. Глазастой и задумчивой.
