Мыло

Ненаглядный ирод, друг младенцев,
лучший друг младенцев, тех, что грудью
не без язв, рубцов и заусенцев
мамы кормят, поят своей сутью
(как это… забыл былое слово…
вспомнил слово: что-то вроде плова
.
с ложечки: как на убой любовью)
угощают, запропал однажды,
и соски иссосанные вдовьи
пригождались, в дело шли, от жажды
деточек ещё живых спасая:
доверху нальют, и баю-баю
.
(звуки мам прокурены — но песня,
правда же, возросшие исчадья?).
А потом опять (от венболезни,
что ли, излечившись), как с распятья,
на экран сошёл: такой весёлый,
как нарыв, живой и с баркаролой:
.
«Господа ташкентцы! Я с восторгом
учреждаю День защиты деток,
огнемётом сожженных, до моргов
так и не дошедших, так как редок
огнемёт, который за собою
трупы оставляет. Труп! Какое
.
там! Лишь кучки пепла, бездны вони!
Будет выходным! Да с песней-пляской,
распродажей валенок, в загоне
на «уралах» гонками по тряской
вертикальной стенке!» И креститься —
ну, и ну поклоны бить, и в лица
.
тех плевать, кто не сумел в падучей
биться, только сопельки из носа
распускал плакуче до онучи.
Венболезнь? Ах, если бы: колосса
изведенья деток не сломили б
шанкры-гонококки. Дело в мыле:
.
руки кровяные до двуглавой
мышцы, но забиты мыловары
по распоряженью завдержавой
(близоруки иродовы кары);
.
ирод зарос кровью и робел
перед матерями не у дел.