«Поговори со мною, обезьяна, —
сказал по совести профессор Иванов
и положил на грудь (мою!) кусок металла,
нагретый до сибирских холодов
на выходе из доменной печи. —
Ну что же ты? Хотя бы закричи».
Но я (опять утюг?!) обиженно молчала,
а он, профессор кислых щей, вопил:
«Макака, мля! Совсем тут одичала!»
Да и не рéзус я, а честный гамадрил.
И вот ещё: мне нечего сказать
тому, кто не способен понимать.
Хотите, чтобы причитала «мама мыла»? —
Не распускайте лап, да и вообще
из мамы повытаскивали жилы,
наделали из братьев овощей,
и я должна стебаться за банан? —
Ни звука. Не замечу даже ран.
Сидите себе в клетке, мне без дела!
Я обязуюсь к вам не подходить.
Не зарыдаю, не поглажу — надоело,
пусть даже Иванов продолжит пить.
Мне попугай милее ваших рож,
во всяком случае на доброго похож. 
