1
У женщины, проснувшейся в тумане,
нет времени — поэтому туман
родился тоже, даже чуть заране,
немного позже, тороплив и рван,
час с нею в чáс, непроходим, неспешен,
сегодня был, вчера придёт опять,
по яблокам чернеющих черешен
заметим, что себя она ронять,
как слёзы, как улыбки, как черешни,
не будет и проснётся в тот же день,
когда тумана глухомань небрежно
сотрёт с плодов предбудущую тень
и тон, мучная желтизна, пробьётся через
черненье ночи, дня — пока нас нет, —
и краснота, до красоты ощерясь,
войдёт в тот самый с поволокой цвет,
когда она, поднявшись с воробьями,
сметану отгоняет от бедра,
которое теряется ночами
и снова проявляется с утра.
2
У женщины, проснувшейся в туман,
нет резкости: она грядёт в тумане,
и пол не пол, а берег, и песчан,
и близкий плёс её едва румянит,
и дом не дом, а кров на молоке,
плывущий от неё, одетой в иву,
плывущей по холмам в полудуге
от «снова солнечно» или «опять дождливо»,
«И всё же солнышко!» — ликует поворот,
и в женщину влетают очертанья:
трамвай, под тридцать, переходит вброд
роман дорожный платьев и мечтаний. 
