«Ура, метель! На лыжи!» — командовала ты,
и, сделав красным чёрное, я глотку драл: «Лады!»
И календарь подмигивал, он чёрный презирал,
и песенка настырная тащила на вокзал.
Начальник, добрый чайничек, тебе не повезло:
я выменял казённый стул на лодку и весло.
Я не вернусь, начальничек, пока в её рюкзак
планета не поселится. Прости. Да будет так.
«Под дождиком просушишься! Сегодня у нас кряж».
Велосипедно-гоночный горно-речной мираж!
Мы облетели небо (всё!), прожили жизнь в лесу,
я подпевал тобой (одной!) и ветру, и в грозу.
Начальник, добрый чайничек, мне жаль, я из егоз:
я выменял казённый стул на лыжи и мороз.
Я не вернусь, начальничек, пока в её рюкзак
планета не поселится. Прости. Да будет так.
Без спичек, лишь улыбочкой ты кипятила чай.
Ноябрь ходил по струночке и превращался в май,
когда ты на привале, зависнув над землёй,
высушивала лужи и расправлялась с мглой.
Начальник, добрый чайничек, не зря меня ругал:
я выменял казённый стул на горный перевал.
Я не вернусь, начальничек, пока в её рюкзак
планета не поселится. Прости. Да будет так.
А если я упрашивал: ну хватит, хочу дождь,
затягивала весело, и ливень был пригож.
Да что там, даже с прорубью выигрывала спор,
запев в три горла звонкое воде наперекор.
Начальник, добрый чайничек, ты зря, я не смешон:
я выменял казённый стул на веломарафон.
Я не вернусь, начальничек, пока в её рюкзак
планета не поселится. Прости. Да будет так.
Вот так, моя хорошая, я лёгок, если ты
меня за горло трогаешь подряд, без запятых.
Насвистывай, пожалуйста, мне плохо без дорог,
земшар исхожен слабенько: всего лишь поперёк. 
